Читать интересную книгу Лишь одна Звезда. Том 1 - Роман Суржиков

Справа от нее новенькая Мия смотрит на еду голодными глазами шакала. При смерти или нет, но аппетита еще не утратила: то и дело сглатывает слюну, не может дождаться конца молитвы. Нора чувствует к ней омерзение. Будь в запасе слова, попросила бы Мию глотать потише, не портить благостную минуту.

Слева – Судейша Синди. Уверенная в себе девушка и, можно сказать, красивая. Синди – четвертая дочь младшего судьи города Клерми. Судья – не первородный, но за верную службу ему обещано пожалованье чина. Рано или поздно отец Синди сделается дворянином, возможно, уже сделался – ведь Синди здесь два года, всякое могло случиться. Послушницы уважают ее. Все верят, что Судейша станет старшей сестрой: учетчицей или книжницей, или даже управительницей хозяйства. Обретет голос и право выходить на свет… Синди слушает молитву невнимательно: поигрывает пальцами, сложенными перед грудью. Она знает наизусть все молитвы и верит, что прочла бы их куда лучше сестры Виргинии.

– С благодарностью и покоем в сердцах, приступим к трапезе, – говорит приоресса.

Мия жадно набрасывается на кашу. Нора косится на нее с презрением, Синди – с любопытством. Мия опустошает миску за три минуты. Придвигает ломтик сыра – традиционное вечернее лакомство. Смотрит на него с грустью: сейчас доест – и ничего не останется. Аж до утра.

– Возьми, – говорит сестра Джен и подает новенькой кусок хлеба с маслом.

– Благодарю вас, – с вежливым поклоном Мия берет.

Ну вот, так и знала! Чертова тьма!.. Нора кривится от досады. Зачем ей хлеб? Она же умирает, неужели не видите?! Отдать ей – все равно, что выбросить!..

Обед окончен, четверо послушниц должны убрать и вымыть посуду. Затем будет вечерняя молитва. Синди и Нору назначают дежурить вне очереди. Судейша пострадала за невнимание, а Нора?.. Неужели за то, что не помогла этой чахоточной?..

Нора елозит тряпкой в огромной лохани воды, Синди таскает сложенные стопками миски.

– Хворая?.. – спрашивает Судейша.

Ясно, речь о новенькой, а не о Плаксе. Нора кивает.

– Умрет?

– Скоро.

– Расспросила?

Нора мотает головой и показывает растопыренную пятерню. Слова кончились, какие тут вопросы?

– Завтра, – требует Судейша. – Расспроси.

На вечернюю молитву девушки сходятся в часовню нижнего круга. Едва Нора становится на колени перед алтарем, умиротворение окутывает ее.

– Ульяна Печальная, сестрица смерти, подари мне утешение. Утоли боль тела и страданье души. Погаси печаль и скорбь, терзание голода, смятение выбора, остроту нерешенных вопросов, горечь утрат, мученье безответных чувств. Все то, что гнет нас к земле, пусть упадет в землю, а душа, свободная от тягот, да воспарит ввысь. Ульяна Печальная, сестрица смерти, возьми меня за руку и подари утешение.

Зависть и досада гаснут в сердце Плаксы. Блаженство переполняет ее. Она горько жалеет лишь о том, что не владеет голосом: иначе каждое слово молитвы повторила бы за приорессой с огромным и подлинным чувством.

Звучат последние строки. Девушки бьют поклоны, поднимаются на ноги, чтобы разойтись по кельям.

– Красиво, – говорит Мия.

Нора глядит на нее с удивлением, а новенькая указывает глазами в потолок. Свод часовни вырезан из молочного мрамора, шестнадцать лампад подсвечивают его, и кажется, что благородный камень мерцает изнутри, переливаясь теплым, золотистым сиянием. Нора кривится. Да, красиво. Но кто станет говорить о красоте места, когда душа полна блаженства молитвы?! Лишь поверхностный, пустой человек! Нора уходит в келью, не удостоив Мию ни слова, ни жеста.

* * *

Первые две недели плачут все. Даже самые крепкие, даже те, кто пришел добровольно. Слишком тяжела утрата: вместо солнца – фитильки в лампадках, вместо всех звуков мира – скупые молитвы. Но половины месяца достаточно, чтобы сжиться, стерпеться. Обостряются зрение, слух, обоняние. Свечи, тлеющей за углом в десятке ярдов, становится достаточно, чтобы рассмотреть дорогу. Слово, оброненное на другом краю круга, долетает эхом и снимает тяжесть одиночества. Запах девушки, прошедшей коридором, остается висеть шлейфом. Можно угадать, кто здесь прошел и в каком самочувствии.

Спустя месяц появляются и цели, существование приобретает смысл. Старшие сестры живут в верхнем круге, там есть отдушины в потолке, впускающие солнечные лучи и дождевую воду. Старшие сестры проводят в церкви поминальные службы, а значит, видят прихожан! Они могут даже выйти на церковное подворье! А чиновницы монастыря – приоресса и ее помощницы – и вовсе выезжают в свет, чтобы встречаться со святыми матерями или закупать товары для монастыря. Куда бы ни пошли, их всюду окружает благоговение и уважение: шутка ли – служительницы самой смерти! А уж мать-настоятельница – ее величие и власть сравнимы с мелкими лордами! Монастырю – стало быть, настоятельнице, – принадлежат полдюжины деревень со всеми доходами. Словом, здесь есть к чему стремиться, и только дура будет тратить силы на слезы.

Нора рыдала каждый день и каждую ночь на протяжении шести недель. Ее сочли дурой, бессильной овцой, окрестили Плаксой. Она сделалась отрадой, отдушиной для послушниц: ведь каждая превосходила Нору характером. У каждой был смысл и цель, а Нора только и знала, что реветь без умолку.

Однако все ошибались. У Плаксы тоже имелась мечта. Причем до того величавая и заманчивая, что одна мысль о ней уже согревала сердце. Плакса впервые подумала об этом при вечерней молитве, на сорок пятый день в пещерах. Приоресса Виргиния читала нараспев благостным своим голосом: «Ульяна Печальная, сестрица смерти, подари мне утешение… Утоли страданье души… мученье безответных чувств…» Точно так же читала, как прошлые сорок четыре вечера. Но на сей раз Плаксу озарило – будто Звезда засияла в голове. С того дня она плакала редко, куда больше – думала. Думать было внове, прежде нечасто доводилось. Потому каждый вариант Плакса обмозговывала подолгу, иногда целую неделю. Времени она не жалела, главное – не допустить ошибки.

Есть лопатка. Не так уж остра, но можно сломать – дадут новую, она будет получше. Замахнуться, как следует, полоснуть… Плаксу коробило при этой мысли. Не верилось, что выйдет. Дрогнет рука. Как-то, оставшись одна, попыталась рассечь лопаткой ладонь. Ударила трижды – кровь так и не выступила. Не хватило воли.

Обеденный стол. Ведь там есть ножи? Нет, одни деревянные ложки. Но если попроситься на кухню… Глупо: послушниц нижнего круга не пускают в кухню, чтобы не стащили чего-нибудь. Пока не станешь сестрой, в кухню не попадешь. А это два-три года, не вытерпеть.

Методично, с крестьянской обстоятельностью Плакса перебирала способы. Падение с высоты? Нет здесь никаких ям, кроме отхожего места. Вода? Вода есть – в цистерне с дождевым стоком, но глубина – фута полтора. Огонь? Вот уж глупость! Все, что может гореть, в пещерах дороже серебра. Камень?.. Но где найдешь подходящий?

Вот о камне она и думала в тот день, когда в пещерах появилась новенькая.

А днем спустя Плаксу посетила другая мысль – воистину, роскошная! Она схватила напарницу за локоть, повернула к себе, провела пальцем по черным кругам под глазами и спросила с надеждой:

– Мор?

Мия покачала головой. Нора не поверила. Всякому видно, что Мия одной ногой на Звезде! А ран на ней нет, значит – мор! Какая еще болезнь убивает так, чтобы насмерть? Только мор!

– Мор!.. – настойчиво повторила Плакса.

Мия снова отрицательно кивнула. И, поняв, что Нора так просто не отцепится, сказала слово:

– Яд.

Плакса так и подпрыгнула:

– Где взяла?!

Мия глядела непонимающе, хлопала глазами.

– Где?! – прошипела Плакса свое последнее слово. Пусть только попробует не ответить!

– Подсыпали в кофе, – сказала Мия.

Плакса уселась на ведро и закрыла глаза, пытаясь осознать. Ответ в голове не укладывался. Кофе стоит две агатки за чашечку – дороже лучшего вина! Никто не пьет кофе! Только южные богатеи в сказках, да еще, может быть, лорды. Но и те – вряд ли. Нужно быть полным дураком, чтобы выбросить две серебряных монеты за три наперстка пойла! Значит, врет новенькая.

Подсыпали яд? И это врет, как пить дать! Будь у человека яд, стал бы он его тратить на дурную заморенную пигалицу? Да еще такую, которой предназначено под землю?! Схоронят ее в пещерах – вовек не вылезет. Кто-то, может, и дослужится до приорессы, но не эта дура, нет! Зачем же переводить отраву? Снова ложь!

Нора обиделась. Мие и так повезло: со дня на день улетит на Звезду без малейших усилий! Могла бы быть снисходительной, раз так. Но нет: врет, насмехается. Тварь поганая!

Ближе к обеду Мия хлопнулась в обморок. Закатила глаза и повалилась на пол, как мешок. Нора поразмыслила. Позвать бы сестру Джен… но кончились слова. Просто смотреть, как эта валяется – глупо: ведь потом накажут за недостаток стараний. А копать вместо нее не охота. Нора присела возле новенькой. Любопытно, как передается мор? Кто-то говорит: с дыханием; кто-то: со взглядом; кто-то: со словами. А еще люди говорят…